На карте, которую начертил Арсений, всё было так просто, но сейчас, глядя на этот лес, Ева не представляла себе, как здесь что-то можно найти.

— Эмма! — крикнула Изабелла.

— Я здесь, здесь, — Затрещали где-то справа от них ветки. — Идите сюда!

— Проклятье! — Изабелла наступила на подушку листвы и ухнула в яму по колено, неудобно вывернув ногу. — Как ты здесь прошла? — обратилась она к Эмме протянувшей ей руку.

— Не знаю. Повезло. Ева!

— Я здесь, здесь, — откликнулась она совсем рядом. — Постоянно забываю, что меня никто не видит.

— Рада, тебя слышать. Чувствуете, какой здесь воздух? — потянула носом Эмма. — Прямо лёгкие радуются.

— Воздух как воздух, — ответила за Еву Изабелла. Она села на край обвалившейся стены и потирала ушибленную ногу. — Ты разобралась, что тут где?

— Конечно! — она покрутила план, что держала в руках и ткнула пальцем в небо. — Это восточная стена, она была самая крутая и неприступная. Вон там, — и она показала  куда-то в лес, — пересохший ров. Сейчас он похож на заросший овраг. А вон там, — и она показала в другом направлении, где высилась единственная постройка, выступающая из земли более чем на метр. — Как раз то, что нам нужно. Башня Парацельса.

— Глупая затея, — сказала Изабелла, подходя к ним прихрамывая. — Ты, кстати, мозоли свои заклеивать будешь?

— О, нет! Пусть моими любимыми мозолями теперь Ева занимается, — улыбнулась она. — Ты, кстати, где? Меняемся?

Ева кое-как сдержалась, чтобы не заорать «Да!». Она так по себе соскучилась! Но ей не давало покоя чувство, что, возвращая своё, она забирает это у Эммы. Какая-то неловкость, что она дала ей попользоваться, а теперь хоть и должна забрать, но ведь лишает Эмму тела.

— Эмма, я, — начала Ева, запинаясь, не зная, как это сказать-то.

— Ой, я тебя умоляю, — словно прочитала её мысли Эмма. — Честно говоря, я сама думала, что мне будет жалко с тобой расставаться, жалко остаться считай без права на существование, но, знаешь, это не так. Мне, честное слово, надоело, что надо есть, надо мыться, надо стричь ногти. А уж эти, прости господи, критические дни. Ева, я жду не дождусь, когда ты избавишь меня от этих прокладок и неудобной обуви. Вот, смотри какой чудный мягонький мох. Предлагаю прилечь прямо здесь.

И она, недолго думая уселась, опёршись спиной о древнюю кладку.

— Давай, Белка, ты заешь что делать!

Возвращаться в своё тело оказалось и, правда, очень легко. Какие-то картинки немного помелькали перед глазами, потрещали в голове радиопомехами и всё. Но если до этого лес казался Еве просто лесом, беспорядочно и бесконтрольно захватившим оставленные человеком и забытые постройки, то сейчас, наполнившийся запахами, звуками и новыми красками он преобразился. Он был тенистый и сумрачный, с запахом хвои и прелой листвы, с яркими пятнами солнечных зайчиков в кронах. Он был живой, дышащий, говорящий. И от этой обрушившейся на неё реальности бытия Еве хотелось бегать, прыгать и кричать во всё горло.

— Боже! — сказала она вне себя от этих ощущений. — Как здесь красиво!

— Пфф! — прыснула Эмма, но теперь Ева её не видела.

— Как ты? — заботливо вглядывалась в неё Изабелла.

— Более-менее, — ответила Ева, всё же ей показалось неприличным сильно радоваться.

— Голова кружится? Какой-то у тебя немного пришибленный вид.

— Да, нет, всё в порядке, — ответила она и стала подниматься, шурша оказавшейся под ногами каменной крошкой, когда боль, такая уже далёкая, такая привычная, стала вдруг острой и требовательной и словно прострелила навылет.

Дэн! Она прижала руку к груди, не успев разогнуться.

— Тебе плохо? — подхватила её Изабелла, видимо, боясь, что она упадёт.

— Ничего, — она оперлась на стену, словно у неё закружилась голова.

«Нет-нет-нет, ничего не было, и никогда не было. Всё это было неправда. Он прикрыл Арсения, а я изменила воспоминания», — уговаривала она себя, втолковывая, вбивая в себя эти истины. Эмма этого не знала, а, значит, и тело не знало. Но оно помнило её боль, оно страдало. Всё это время страдало. И Эмма с этим жила.

— Не удивительно, что ты с такой радостью от него избавилась, — сказала Ева вслух. И, кажется, Эмма прекрасно поняла, о чём говорит Ева, а, может, нет.

— Да, пятки в кровь, — ответила она, и Ева услышала настоящий голос Эммы.

И пока этим многострадальным пяткам оказывали первую помощь, наконец, пришёл и Арсений, всё же не бросивший свою детскую лопату.

— У кого план? — спросил он. — Эмма, у тебя?

— Нет, у Изабеллы, — ответил за его спиной незнакомый женский голос.

— Чёрт, теперь мне заново придётся к тебе привыкать!

И пока они там обсуждали свой план, привыкая друг другу в другом измерении, Ева от нечего делать, ковыряла лопатой землю между двумя кривыми деревьями. Наверно, это было эгоистично, но ей хотелось закончить со всем этим как можно быстрее, чтобы как можно быстрее вернуться домой. Она не хотела даже вникать.

— Там ты вряд ли найдёшь клад, — сказал Арсений и протянул руку.

И Ева не была уверена протяну он руку ей или чтобы забрать лопату, и протянула ему лопату.

— Спасибо, — сказал он, перехватил её в другую руку и снова протянул Еве раскрытую ладонь. — Пошли, нам туда.

Они перешли на другую сторону холма, потом спустились вниз, потом вернулись. Спорили, исчезали, появлялись, то там, то тут что-то копали, стучали по стене, без конца тыкали пальцами в план, отчего белый когда-то лист весь покрылся грязными пятнами, переходили с места на место, меряя расстояние то шагами, то ступнями, то многофункциональной лопатой. Ева тихонько присела на землю возле одной из разрушенных стен и кидала камешки в стену, напротив.

Она старалась не смотреть на Арсения, на его тёмные волосы, стянутые под бейсболкой в хвост, на его руки, которыми он то и дело махал, что-то показывая, на его тонкую талию и обтягивающие ягодицы брюки, и не могла не смотреть. Она представляла его с Вики. Как её куриные лапки обнимают его за плечи, как она шепчет что-то ему в ухо, как двигаются мышцы на его обнажённой спине, как напрягаются ягодицы…

— Чёрт, чёрт, чёрт! Бедный Феликс! — прошептала она, в сердцах кидая по камешку на каждое произнесённое вслух слово. — Бедная Изабелла!

И не говори!

Прозвучал у неё в голове мужской голос, и так знакомо заныли виски.

— Баз! — крикнула она, но заметив на себе рассеянные взгляды друзей, тут же перешла на шёпот. — Как здорово, что ты вернулся!

Э, нет! Это ты, наконец, вернулась! О чём ты вообще думала?

— Я не думала, Баз, честно, не думала.

Я так и понял. Ну, что? Какие планы? Чем это вы занимаетесь тут в девственном швейцарском лесу?

— Мне кажется, страдаем хернёй.

Это и невооружённым глазом видно. А вообще?

— Ищем что-то, оставленное нам в наследство Парацельсом. Вроде как оно нам капец как надо.

Может и надо. Только этот упрямец растерял остатки разума ещё в тот день, когда комета Галлея махала над Санкт-Галленом своим шикарным хвостом. Уж если где и могла быть его лаборатория так в Девичьей башне, а она была сторожевой.

— Я видела, Девичья башня была на их плане. Погоди-ка!

Она поднялась и прихрамывая направилась к бумаге, оставшейся лежать прижатой к земле небольшими камешками.

— Вот, вот она! — сказала она громко, пользуясь тем, что её друзья отошли вглубь к деревьям.

Тогда нам направо!

Ева, не задумываясь, повернулась и пошла

Я сказал направо, а не налево! — усмехнулся он.

Но она остановилась как вкопанная, потому что вспомнила этот голос. Услышала в своей голове и, наконец, вспомнила.

— Этого не может быть.

Мог бы поспорить, но, к сожалению, не знаю с чем.

— Я была вчера в Замке Кер.

Похвально. Первый раз? До сих пор сама себе не веришь?

— Баз, я слышала вчера твой голос. Там в Замке.

Мне приятно, что я тебе мерещился. Значит, всё-таки скучала?