— В этом году урожай мортанов собрали просто сказочный, — сказала действующая Королева Таал, мать Энты и Элэма. — Стояло такое жаркое лето, что ягоды набрали сладости больше, чем когда-либо прежде.

— Сладость? С чем мы соотносим сладость? — спросил её муж Алам Подкаблучник, взывая, видимо, к Армариусу.

— С бессмертием, — ответила вместо него Лея.

Эта новая Пророчица была в их замке совсем недавно, и Таэл побаивалась её холодного стального взгляда, предпочитая не встречаться с ней глазами, да и вообще. В серебряном платье, с прямой спиной и гордо вскинутой головой, она казалась вся вылитой из стали, закалённой и гибкой, как смертоносные клинки титанов. Бросит взгляд — чирк! — и голова с плеч.

Таэл невольно передёрнуло, и она стала слушать, о чём говорят.

Тема бессмертия оказалась самой скучной. Хотя самой решаемой. Если уж кому-то из богов приспичит стать бессмертным – пожалуйста, нужно просто не рожать детей. И нервы целы, и жить можно долго и счастливо, и никто не умрёт. Но, как и простым людям, богам хотелось большего: и детей рожать, и самим не умирать.

Конечно, печально, что в тот день, когда у Таэл родятся дети прабабушка и прадедушка умрут, чтобы передать им свои души. Но глядя на этих седовласых старцев со сморщенной кожей Таэл подумала, что будет счастлива умереть, когда станет такой.

Она сделала большой глоток мортаниты, перевела дух и хотела отпить ещё, когда на её руку с бокалом легла невидимая рука.

— Не увлекайся, моя будущая королева! — знакомый голос. А Таэл так надеялась, что после мортаниты она увидит настоящий облик Ватэса.

Она с сожалением отставила бокал с янтарной жидкостью и промолчала.

Взрослые спорили. Таэл не слушала, она думала о Ратвисе. Завтра вечером на балу они договорились снова встретиться. Она невольно улыбнулась — этой встречи она ждала больше, чем коронации.

Когда она очнулась, уже обсуждали проблему, которая вытекала из бессмертия. Если никто из богов не будет умирать, и не будет происходить передача душ, то не будет происходить и передача знаний.

— Отсутствие развития, роста, качественных и закономерных изменений, — явно что-то процитировал нудный Правдивый Олом.

Таэл с трудом понимала, что это значит и зачем это надо. Ведь у них есть Армариус, который знает всё и даже больше. Есть Пророчица. И о саморазвитии не стоит забывать. Вот Энта много читает и самая умная не потому, что кто-то передал ей какой-то магический ум, а потому, что стремится к знаниям сама.

Таэл посмотрела на Энту. В своём чёрном длинном платье она была похожа на Чёрную Вдову. Прискорбное зрелище. Бедный Эмэн, его женят на паучихе.

Таэл схватила стакан, и пока невидимая рука не успела её остановить, сделала ещё один большой глоток. Жаль, что нельзя пить это чаще, чем раз в двадцать лет! «Надо будет припрятать пару бочек с коронации» — возникла дельная мысль. Таэл всегда была практичной.

В зале становилось шумно. Больную тему про невидимость и тело обсуждали на повышенных тонах.

— Невидимость — это колоссальное преимущество! — говорил дед Омон каким-то вязким голосом, размахивая пустым стаканом. — Это делает нас могущественными богами, которых никто не видит, а потому считает вездесущими. Ну-ка, милочка, плесни мне ещё, — обратился он к жене. Он так обращался ко всем, потому и имел прозвище «Милочка».

 — Но это нас и ограничивает, — вмешался Алам Подкаблучник. — Ведь мы можем общаться только со своими и только в Замке, который висит где-то в другом измерении между мирами.

— Да, только два раза за двадцать лет люди видят наш истинный облик. Но когда это нам мешало? — вмешалась его жена. И он тут же стушевался и вжался в диван, больше не смея открыть рот. Ещё действующий правитель, называется! Таэл невольно покачала головой.

— Но мы умеем вдыхать жизнь в статуи, оживлять картины, — подал голос Элэм. — Почему мы не можем наделать из этого тел?

— И ты выбрал очень правильное слово «наделать» — ответил ему Армариус. — Вы много чего можете наделать, но мягко говоря, это будет плохо пахнуть.

— И картины и статуи, даже ожившие, прекрасно могут обходиться и без нас, — ответила Энта. — Мастер, создавая своё произведение, вкладывает в него часть своей души. Они самодостаточны.

— Сынок, смирись, нам нет места в человеческом мире. Мы рождены богами, — ответил Элэму Главнокомандующий.

— Но мы же используем тела людей, — вмешался Эмэн. — Пусть как гости, как голоса в их головах, но при желании ведь можем подавлять их волю?

— Это опасно, — взвизгнула прабабушка Унта.

— И тем не менее мы пользуемся слугами для оправданных целей. Но это мы считаем их оправданными. Слуги для того и растут с детства в Замке, чтобы использовать их.

Мать зыркнула на него злобно, явно изо всех сил сдерживаясь, чтобы промолчать.

— И ты лучше всех знаешь, — ответил ему отец. — Как недолго можно использовать чужое тело, даже слуги. Для остальных людей это чревато безумием, а для нас болезнями.

— Но должен же быть способ иметь собственное тело в другом измерении?

— Предлагаешь убивать ради этого людей? — Армариус смотрел на него исподлобья с интересом.

— Нет, мы не будем никого убивать, — смутился Эмэн. — Но если настоящих тел нам не светит, то, как получилось, что весь город видел Таэл.

— Эмэн, — теперь мать смотрела на него как грозовая туча, готовая разразиться гневной тирадой как дождём. — Ты мог бы спросить об этом у Таэл. И тогда узнал бы, что это был дар её погибшей подруги. И предвосхищая твой следующий вопрос, отвечу: вырывать у Королевских Махаонов сердца мы тоже не будем.

Эмэн насупился и промолчал.

— Хоть что-то новенькое за восемьдесят лет, — сказала прабабушка Таул Здравомыслящая. — Давай, командир, поясни им быстренько про кровь и свободу, да разойдёмся. У меня ещё на сегодня запланирован маникюр.

— Мама, да вы жгёте, — охая как старый филин, засмеялся Правдивый Олом.

— Если, я когда-нибудь станут таким, — сказал ей тихо Элэм, сидящий рядом, — Сделай одолжение, просто меня убей.

Он подлил ей ещё волшебного напитка из плодов мортана, и этот вечер стал не так уж и плох.

Таэл всё ждала, когда же наконец заговорят о любви, но начали вспоминать Умуна Наиглупейшего.

— Три цвета крови было у наших людей, — сказал отец и поднялся.

Золотая тесьма на плечах Главнокомандущего матово заблестела, отражая свет уходящего за горизонт солнца, оставаясь на белом кителе яркими отсветами подошедшего к концу дня. Последнего дня, который у неё был. Завтра отец передаст свой пост Эмэну, и уже золотые эполеты Эмэна будут сверкать своей новой тесьмой.

Таэл стало грустно, она не слушала отца, потому что дословно знала эту речь. Что за дурная привычка у взрослых — одно и то же по сто раз рассказывать с таким видом, словно это свежие новости.

— Три чистых цвета крови: жёлтый, пурпурный и голубой. Но Безумец разрешил им смешаться и к ним добавились зелёный, красный и синий, — он почти закончил, и вдруг посмотрел прямо на Таэл. — Ваша задача, дети мои, не допустить большего кровосмешения. Шесть цветов – это предел, который может себе позволить наш народ.

Отец закончил, и даже сорвал жиденькие аплодисменты, под которые поклонился и сел.

Таэл тысячу раз слышала эту историю, но так и не поняла, какую роль в жизни Умуна сыграла любовь. И Таэл решила, что это её последний шанс.

— Он полюбил простую девушку и испортил жизнь всем последующим поколениям людей? — спросила Таэл. — Какая же это любовь? И при чём здесь вообще была любовь?

— Позвольте, я — сказала Хранительница Душ и её мягкий вкрадчивый голос, который так редко удавалось услышать, невольно вызвал гробовую тишину. — Девушка его так и не полюбила.

Она посмотрела на Таэл печально, и продолжила, обращаясь только к ней, словно никого в этой комнате больше и не было.

— Можно вылечить бога от любви, можно вылечить человека от любви, но заставить любить никого нельзя. Его нарекли Умуном Наиглупейшим, но он был самым несчастным богом на свете. Он полюбил земную девушку и готов был сделать для неё всё — сдвинуть горы, высушить море, построить ей хрустальный дворец. Но она не хотела дворец. Она любила парня не своей крови. Умун не знал, что с этим делать. И он убил его.