— Да, да, я помню. И изрезались там, потому что осколки стекла затянуло в туман. Но вы же не смогли пройти через эту картину, вы нашли вторую.

Дэн присел на ступеньки.

— Да, не было у Шишкина второй, — махнул рукой Шейн. — Именно из этой весь израненный и в разорванной одежде он и вывалился в это поле.

— А написано было голый, — возразил Дэн.

— Остальное крестьянкам воображение дорисовало. Хотя аммонит на груди у меня действительно был.

— А барыня? — допытывался Дэн.

— Вот, и барыня была, — и он многозначительно посмотрел в сторону кухни. — Ну, как барыня, годков двадцать пять моей Антонине может и было. Но в те годы тридцатник – уже старуха.

— Антонина Михайловна? Та самая помещица? Но она ведь человек! — Дэн едва успел подхватить из рук Евы падающую тарелку.

— Стопроцентный, — подтвердил Арсений. — Отец кучу бумаг подписывал с ней о неразглашении тайны, когда принимал её работать в наш дом.

— И по легенде барыня при смерти лежала, — напомнил Дэн.

— Она и лежала. Только не при смерти, а в тоске. Такая тяжёлая хандра, когда ничего в этой жизни не радует и не интересует. Дед её привёз откуда-то эти странные кристаллы и вручил ей перед смертью. Сам умер, но ей велел, чтобы она расходовала их с умом. Она и расходовала. Старела медленно, жила долго. Да только надоело всё. Переезжать с места на место, имения продавать – покупать. Вот и чахла.

— А тут наш Филипп, — сказал Шейн. — Почти на скакуне.

— Наговорите сейчас, — возмутилась Антонина Михайловна, снова появляясь из кухни. — И я его спасла. От смерти. Накормив своей солью. И он меня. От равнодушия к жизни. Так я узнала про алисангов, и то, что мир на самом деле не такой, каким кажется. Я пронесла этот интерес и эту любовь к вашему миру через всю жизнь. Переживала за него, за ваши судьбы. И рада, если чем смогла помочь.

— Антонина Михална, да, если бы не вы, — обняла её Ева и вздохнула, потянулась вытереть слёзы.

— Ой, плакса! — фыркнул Феликс, проходя. — Я пошёл встречать нашу сладкую парочку. Давайте, в прихожую!

 Отгремели хлопушки. Дети растаскали по всему дому разноцветные конфетти. Краснея и волнуясь, Эрик объявил о том, что они с Эммой решили пожениться. Клара привезла огромный торт, который испёк её новый муж-кондитер. Ирис с Тагаратом развлекали детей огромными фейерверками, которые они запускали над озером, под радостные крики всех присутствующих с балкона. «Адвокат» с «тётей из офиса» на зависть молодёжи кружились в вальсе. И вечерний воздух пропитанный запахом цветущих роз дурманил крепче любого вина.

— Я тебе говорил, что Пеона приняли в наш дом престарелых сиделкой? — спросил Дэн, обнимая Еву на лавочке, кажется, как раз под статуей Аполлона.

— Как он там, в нашей деревне?

— Отлично! Старушки любят его даже больше, чем меня. Присматривает за Зевсом, но настоящим своим отцом всё же считает деда Мещерского. У него и живёт. И каждый день ходит с ним на кладбище на свою могилу.

— А дед поверил, что это его сын?

— Не знаю, — он глубоко вдохнул запах её волос. — Этих старых чекистов разве поймешь. Ты же помнишь его коронную фразу? Каждому своё.

— Боже, — повернулась к нему Ева. — Я же именно её и не прочитала.

— Я знаю, — улыбнулся Дэн. — Ну, должно же было у нас хоть что-то не получится.

— А ты до сих пор помнишь всё то прошлое, что прожил?

— Конечно! Хочешь один секрет? — он посмотрел на неё серьёзно. — В прошлое можно возвращаться. Просто его нужно хорошо-хорошо запомнить.

Она не улыбнулась, внимательно всматриваясь в его лицо.

— Я никогда не говорила тебе об этом! Неужели это был ты?

— Если не веришь, хочешь, я угадаю, как тебя зовут?

— Попробуй! — она хитро прищурила один глаз.

— Ева! — тихо ответил он.— Моя Ева.